В несметном нашем богатстве
Слова драгоценные есть:
Отечество, Верность, Братство…
А есть еще Совесть и Честь.
Ах, если бы все понимали,
Что это не просто слова,
Каких бы мы бед избежали!
Сегодня и завтра, вчера.
В соответствии с Постановлением Политбюро ЦК ВКП (б) от 30.01.1930 г. «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» пик раскулачивания в Уинском районе пришелся на май 1931 года. Особенно много пострадало трудолюбивых семей из населенных пунктов: Чайка, Усановка, Екатериновка, Воскресенское, Мизево, Барсаи.
Но и тогда не сломился дух этих сильных людей. И на новых необжитых местах многие из них, кто не умерли от голода и холода, выжили, обжились. Некоторые возвратились вновь на родную землю – в Уинский район.
Эхо истории
Семья Пысиных из деревни Пысино
Екатериновского сельского Совета
Егор Иванович и Татьяна Ивановна Пысины воспитывали троих детей. Егор Иванович был человеком добрым и справедливым. В доме еще с дореволюционных времен держал свою лавку, где продавал в основном продукты питания – конфеты, печенье, пряники, сахар, соль… В деревне начали поговаривать о раскулачивании. Егора Ивановича не раз предупреждали о надвигающейся беде. Но этим слухам особого внимания не придавал, ведь к тому времени в семье прибавилось еще две дочки. Да разве может такая многодетная семья быть раскулачена? Торговал Егор Иванович тоже честно, не обдирал, «как липку», своих односельчан, бывало, и товар в долг давал, до той поры, пока хозяин разживется деньгами.
В доме случилась беда, заболела скарлатиной четырехлетняя Фаина. Мать привезла ребенка в больницу, а в то же самое время постучала в дверь и другая беда, пришли их семью раскулачивать. Два милиционера заявились прямо в больницу, где рядом с умирающей дочкой, находилась Татьяна Ивановна. Мать увезли, а девочка так и умерла в больнице. Приехали домой, а там нажитое добро грабят. Отобрали все, вплоть до детских лоскутных одеял. И хотя была зима, не дали никакой одежды. На себя надели рваные кожухи, а годовалую дочку одеть было не во что, пришлось ее закутать лишь в какие-то лохмотья. Хорошо, что к тому времени старший сын уже отделился от отца, а средний уехал учиться в ремесленное училище. Это и спасло их от «выселок». Татьяна Ивановна всю дорогу прижимала полураздетую девочку к груди, чтоб теплее было. А возница-мужик гаркнул: «И в лохмотьях не сдохнут ваши зверята». Остановились на постой. Татьяна Ивановна глянула на дочку, а она уже неживая, задохнулась. Зарыдала, а хозяин постоялого дома ей сказал: «Не реви, девка, быть может и лучше то, что она померла. Что вас, горемычных ждет, не знаешь еще. Радуйся, что мучиться не будет…»
Добрались до места назначения. Егор Иванович стал работать в лесу, затем его перевели охранником на пасеку. Татьяна Ивановна, родившая на выселках еще одного ребенка, сына Василия, сидела дома с детьми. А через год, в 1931 году Егор Иванович умер прямо на пасеке. Везти труп мужа было не на чем, помощи ждать неоткуда. Никто не захотел помочь, навлечь на свою голову неприятности. Перекинула Татьяна Ивановна тело мужа через плечо, да так и принесла из леса домой. Сама и похоронила.
Посоветовали ей тогда пробираться домой, чтобы не помереть с детьми. Добирались до пристани лесом по ночам, опасаясь, чтобы их, беглых, не поймали. На сэкономленные гроши купили билеты и прибыли в Кунгур. Там в Доме приезжих встретили попутчика из Ивановки, где проживали мать и сестра Татьяны Ивановны. Доехали только до Уинского, а попутчика Татьяна Ивановна попросила узнать у родственников, примут ли. Не хотела принести им лишние неприятности, ведь они спецпереселенцы. Муж сестры в то время работал бригадиром, он и привез Татьяну Ивановну с детьми к сестре.
Выросла дочка, подрастал сын Василий, который знал своего отца лишь со слов матери. Никто не называл его «кулацким сыном», как это часто бывало в то время. Приняли и в пионеры, и в комсомол. Но горький осадок остался навсегда. И пусть отца реабилитировали, скольких горестей не пришлось бы пережить их семье, сколько сохранилось бы жизней, загубленных так нелепо, если бы его отец, Пысин Егор Иванович, 1892 года рождения, не был бы выселен из Уинского района в Красновишерский район в 1930 году по решению Уинского РИКа. Как бы сложилась их жизнь тогда?
Эхо истории
Семья Горшковых из села Уинского
Семья Егора Федоровича Горшкова: жена, трое детей, пожилая мать. Сам с утра до вечера трудился и семье отдыхать не давал. Хотел, чтобы семья жила в достатке. Потому и хозяйство держал большое: корова, лошадь, живность помельче. После образования колхоза в селе Егор Федорович вступил в коллективное хозяйство. Отлично работал и на жатках, и на конных косилках. Однако, не все нравилось: работали на трудодни, да и работали не все одинаково, кто-то спустя рукава, а кто-то изо всех сил старался. Поэтому в 1928 году Егор Федорович решил перейти в лесничество. Из колхоза с трудом отпустили, но напоследок пригрозили: «Раз уходишь из колхоза, сполна за свое упрямство получишь. Увидишь вот, что тебе будет…» Не придал он тогда внимания этим словам. А судьба его уже была определена.
Дня через два утром Егор Федорович поехал на лошади работу на Кочешовский участок. Больше Егора Федоровича семья не видела. Его жена Клавдия Ивановна, работавшая тогда в больнице, предположила, что кто-то из колхозников написал начальству донос, вот и забрали невинного. Вскоре пришли семью раскулачивать. Выгребли все, вплоть до детской одежды из сундука. Одна молодая женщина из тех раскулачивающих, сдернула даже платок с головы Клавдии Ивановны и сама в этот платок принарядилась. А вторая женщина, что постарше была, платок вернула. Хорошо еще, что из дома не выгнали, да оставили ту одежду, которая на них была. Осталась молодая женщина за хозяйку. А от Егора Федоровича никаких вестей не было. Клавдию Ивановну односельчане особо о судьбе мужа не расспрашивали, а вот сыну Евгению доставалось. И в комсомол не принимали, как сына врага народа. Еще бы ничего, если бы была причина, но травля без повода жалит больнее. Страшная картина не забудется никогда: как забрали все нажитое тяжким трудом добро, как семья лишилась главного своего кормильца, как люди за спиной всякое поговаривали…Не хватало денег на продукты, не говоря уж об одежде. А каково это зимой. Случайно сохранился в хозяйстве пиджак мужа, вот в нем и проработала Клавдия Ивановна Горшкова всю войну, пока тот от ветхости не рассыпался.
Лишь в 90-е годы по запросу сына Евгения из Перми пришел ответ, что Егор Федорович Горшков в 1928 году был признан руководителем кулацкой группировки. Реабилитирован посмертно. А за что все это? Загубленная в расцвете человеческая жизнь, исковерканные судьбы членов семьи.
Эхо истории
Семья Ушаковых из деревни Фомино
Во времена образования колхозов в деревне Фомино жила многочисленная семья Ушаковых, шестеро детей мал-мала меньше. Дом у Ушаковых был большой. Главу семьи Павла звали в колхоз – не пошел, думал, что своим хозяйством смогут жить. За это дом Ушаковых сожгли. Найти поджигателей, конечно, не удалось. Но Ушаков на пепелище сумел построить новый дом. Конечно, не один, нанимал работников. Вот за это в 1931 году выслали семью Ушаковых за пределы области, а их новый дом перевезли в райцентр. За родителями приехали нарочные, мать успела передать трехмесячную Валентину своей сестре, в семье которой девочка и воспитывалась, не зная ни отца, ни матери. В 1937 году за воспитание «кулацкой дочери» выслали и их семью. Так из-за семилетней девочки, которая и виноватой-то не была, пострадала целая семья. Валентина с семьей тетки оказалась в п. Шабры Свердловской области. Там заново и обрела своих отца и мать.
Окончила в Шабрах шесть классов восьмилетней школы. Долгими зимними вечерами мать часто вспоминала свою прежнюю жизнь, рассказывала, как приехали нагишом завшивленные в Шабры, как для жилья строили барак. В отличие от Валентины, остальные ее братья и сестры, в полной мере познали все ужасы этой жизни. Отец Павел в то время уже работал бухгалтером на заводе, а мать в местном колхозе свинаркой.
Началась Великая Отечественная война. Голодали страшно. В семье Ушаковых работали и ребятишки. В 1944 году умер отец, а через полгода и мать. Старший брат Валентины погиб на фронте. Остальные братья и сестры разлетелись кто куда, заимев свои семьи.
Так в 14 лет Валя осталась одна. Она решила вернуться в свою родную деревню Фомино. Не было денег, чтобы купить билет, поехала «зайцем». Пока добиралась до Чернушки, все с себя продала, чтобы добыть хоть какие-то деньги на пропитание. А от Чернушки до Фомино уже шла пешком, босая, в плохоньком платьице. А дело было осенью: холод, дождь, слякоть… С тех пор и узнала, как в непогоду ломит все косточки. Жить на шее оставшихся в деревне родственников, Валентина не хотела, поэтому в 1947 году уехала в Кунгур, где пять лет работала на обувной фабрике. В Кунгуре вышла замуж, родила сына Володю. Но с мужем вскоре пришлось развестись, и она вновь вернулась на родину. В 1953 году, чтобы прокормиться, устроилась работать на пилораму в артель «Красный партизан», валила лес. А в 1955 году Валентина устроилась в швейный цех. Потом окончила курсы и с 1959 года до самой пенсии работала в местном Доме быта. Всегда любила помечтать, как сложилась бы жизнь их большого семейства, живи они одной дружной семьей в своей деревеньке с красивым названием Фомино, не будь этих страшных лет. Наверное, все было бы иначе…
30 октября 2009 год
1. Рашевский Вячеслав Иосифович
2. Рашевский Александр Иосифович
3. Сарманов Владимир
4. Гасимова Райхана
5. Айтуганова Расига
6. Товабилова Василя
7. Габдульбарова Рева
8. Василов Шайхазаман
9. Шоломова Клавдия Сергеевна
10. Бурмасова Валентина Сергеевна
11. Лантух Людмила Максимовна
12. Пысин Василий Егорович
Репрессий не избежали и церковнослужители.
1. Осетров Александр, священник, с. Телес. Расстрелян и изрублен осенью 1918 года.
2. Горяев Александр Александрович, священник Аспинской церкви. 27.08.1937 года арестован, 02.10.1937 года расстрелян.
3. Молчанова Ефросинья Трофимовна, монахиня, Родилась в д. Поляки Уинского района, служила в церкви с. Шляпники. 12.10.1937 года арестована, 29.10.1937 года заключена на 10 лет в ИТЛ.
4. Бердников Владимир Павлович, священник. Родился в с. Аспа Уинского района. Служил в церкви с. Шляпники. 04.10.1937 года арестован, расстрелян 30.12.1937 года.
Основные, наиболее массовые категории жертв политических репрессий в СССР.
I. Первая массовая категория – люди, арестованные по политическим обвинениям органами государственной безопасности (ВЧК–ОГПУ–НКВД–МГБ–КГБ) и приговоренные судебными или квазисудебными (ОСО, «тройки», «двойки» и т.п.) инстанциями к смертной казни, к разным срокам заключения в лагерях и тюрьмах или к ссылке.
По различным предварительным оценкам, за период с 1921 по 1985 г. в эту категорию попадает от 5 до 5,5 миллиона человек. Менее полно в базе данных отражены жертвы репрессий более раннего, до 1929 г., периода. Самые же ранние репрессии советской власти, относящиеся к 1917–1918 гг. и эпохе Гражданской войны, документированы настолько фрагментарно и разноречиво, что даже их масштабы пока не установлены.
II. Другая массовая категория репрессированных по политическим мотивам – крестьяне, административно высланные с места жительства в ходе кампании «уничтожения кулачества как класса».
Всего за 1930–1933 гг., по разным оценкам, вынужденно покинули родные деревни от 3 до 4,5 миллиона человек. Меньшая часть из них были арестованы и приговорены к расстрелу или к заключению в лагерь. 1,8 миллиона стали «спецпоселенцами» в необжитых районах Европейского Севера, Урала, Сибири и Казахстана. Остальных лишили имущества и расселили в пределах своих же областей. Кроме того, множество крестьян бежали из деревень в большие города и на индустриальные стройки, спасаясь от репрессий, коллективизации и массового голода, ставшего последствием сталинской аграрной политики и унесшего, по разным оценкам, жизни от 6 до 9 миллионов человек.
III. Третья массовая категория жертв политических репрессий – народы, целиком депортированные с мест традиционного расселения в Сибирь, Среднюю Азию и Казахстан.
Наиболее масштабными эти административные депортации были во время войны, в 1941–1945 гг. Одних выселяли превентивно, как потенциальных пособников врага (корейцы, немцы, греки, венгры, итальянцы, румыны), других обвиняли в сотрудничестве с немцами во время оккупации (крымские татары, калмыки, народы Кавказа). Общее число высланных и мобилизованных в «трудовую армию» составило до 2,5 миллиона человек
IV. Кроме этих крупных консолидированных потоков в разное время имели место многочисленные политически мотивированные депортации отдельных национальных и социальных групп, в основном из пограничных регионов, крупных городов и «режимных местностей».
Представители этих групп, общее число которых установить крайне сложно (по предварительной оценке с начала 1920-х по начало 1950-х годов – более 450 тысяч человек), довольно редко попадают в Книги памяти. То же можно сказать о приблизительно 400 тысячах депортированных в 1939–1941 гг. с «новых территорий» – из Эстонии, Латвии, Литвы, Западной Украины, Западной Белоруссии, Молдавии.
Общее число лиц, подвергшихся репрессиям не в судебном (или квазисудебном), а в административном порядке, составляет 6,5–7 миллионов человек. именуется «административными репрессиями».
V. Говоря об иных категориях населения, подвергшихся политическим преследованиям и дискриминации, нельзя забывать и о сотнях тысяч людей, лишенных гражданских прав за «неправильные» профессию или социальное происхождение и о бессудно расстрелянных при подавлении крестьянских восстаний в 1920-е, о расстрелянных без приговоров в тюрьмах в 1941-м, и о расстрелянных на фронте в годы войны по приговорам Особых отделов, о репатриантах, принудительно работавших в фильтрационных лагерях, и о многих, многих других.
А ведь кроме бесспорных жертв политического террора, чьи имена уже оказались или, несомненно, рано или поздно окажутся на страницах Книг памяти, были еще миллионы людей, осужденных за разные незначительные «уголовные» преступления и дисциплинарные проступки. Традиционно их не считают жертвами политических репрессий, хотя многие репрессивные кампании, которые проводились силами милиции, имели явно политическую подоплеку. Судили за нарушение паспортного режима, за бродяжничество, за «самовольный уход» с места работы (перемену места работы); за опоздание, прогул или самовольную отлучку с работы; за нарушение дисциплины и самовольный уход учащихся из фабричных и железнодорожных училищ; за «дезертирство» с военных предприятий; за уклонение от мобилизации для работы на производстве, на строительстве или в сельском хозяйстве, и т.д., и т.п. Трудно подсчитать число людей, которых постигли эти «мягкие» наказания: только с 1941 по 1956 г. осуждено не менее 36,2 миллиона человек, из них 11 миллионов – за «прогулы»! Очевидно, что главная цель всех этих карательных мер – не наказать конкретное преступление, а распространить систему принудительного труда и жесткого дисциплинарного контроля далеко за границы лагерей и спецпоселений (в терминологии самой власти это и значило «установить твердый государственный порядок»).
(Продолжение следует…)